Дмитрий Гаричев: “Есть намерение втащить Ногинск в русскую литературу”

- Расскажите немного о себе. Все, что считаете нужным или важным для понимания того, кто вы и какой вы.

- Мне 35 лет, что само по себе кажется достижением; все лучшее в моей жизни произошло максимально случайно, и я считаю себя если не счастливым, то по меньшей мере везучим человеком. Возможно, из-за этого я чувствую себя неуютно практически в любой компании и любом пространстве, кроме леса: в лесу мне не перед кем испытывать неловкость за эту свою везучесть.

В детстве у меня было две дурацких мечты: сыграть в "Свою игру" и напечататься в "Новом мире"; первая достаточно бесславным образом сбылась, а в "Новый мир" мне больше не хочется.

Сколько я себя помню, я всегда что-то писал, ближе к тридцати годам стало как будто бы что-то получаться, но это самое "присутствие в литературе" - одно из непреходящих удивлений моей жизни; в уме своем я не имею понятия, почему меня туда взяли, но порой в семейном кругу меня заносит и я громко говорю, что прозу двадцатых годов будут изучать в первую очередь по моим текстам (насчет поэзии автор не так уверен). Это такое маленькое городское сумасшествие, вполне простительное. В целом, я несколько испуганный, но хорошо воспитанный и предсказуемый в быту персонаж. Могу сделать двадцать подтягиваний и пробежать пятнадцать километров.

- Вы живете в Ногинске. Какие взаимоотношения у вас с городом? Насколько он близок вам?

- Это несколько запутанные отношения: с одной стороны, я ощущаю себя здесь максимально своим, с другой - мне кажется, что этому городу нужен кто угодно, только не я. В любом случае, у меня есть намерение, что называется, втащить его в эту самую русскую литературу.


Вообще, когда с рождения живешь на одном месте, это порой (особенно когда валит крупный снег) создает ощущение, что ты как будто бы ничего в жизни еще не начинал. Это достаточно неправильное чувство, и все же некая прелесть в нем есть. Мне кажется, что со стороны Ногинск может восприниматься как "почти Москва" - то есть географически у тебя вроде бы есть возможность без проблем кататься в столичный вуз, а потом найти столичную работу, но это далеко не так (ключевое слово "далеко"). И все же сам я катался в Москву пятнадцать лет, и каждый вечер возвращался сюда как в некое убежище, теплый потайной карман, о котором не знает больше никто.

- Есть ли у Ногинска свое лицо, некий вайб, который вы чувствуете? Чем он отличается от других городов?

- Мне кажется, что все эти текстильные города на востоке Подмосковья - Ногинск, Павловский Посад, Орехово-Зуево - одинаково овеяны роскошью упорхнувшей отсюда истории: это такое полуобморочное состояние, которое летом ощущается как пресловутое обаяние провинции, а в другие времена года - скорее как проклятие. Но в любом случае это мой воздух, моя стихия: я вырос здесь на рубеже девяностых и нулевых среди рассыпающихся зданий, большинства из которых теперь просто нет - на их месте стоят новые ЖК или ТЦ, но я в них отказываюсь верить и по-прежнему вижу там свое памятное старье. Еще я думаю, что название "Ногинск" - одно из самых нелепых на подмосковной карте (изнутри это вообще сложно почувствовать, снаружи, конечно, заметней), но в этом тоже есть своя ущербная сладость.

“но и каждое лето неистовей прежнего: лес,
прозябавший всё детство, теперь раздаётся так,
что с собакой не видно и на десять шагов.
на очистные вторгаются кабаны,
сокрушая преграды; стоя в речной траве,
коростель с трещоткой опровергает ночь.
дикая зелень просится в руки и в рот,
словно бы хочет разъять тебя изнутри"

- В ваших стихах много городского пространства. Отчетливо угадывается Москва. А какие там есть еще города? И насколько много в вашей поэзии собственно Ногинска?

 "Ногинск предстает в моих стихах невеселым местом - это то, с чем нужно работать, а не смиряться"

Мой другой город - это Краснодар, откуда ко мне приехал мой главный человек: совсем другой климат, другая социокультурная реальность; я стараюсь писать о нем очень осторожно, так же как и о Москве.

- То есть, стихи становятся своеобразной картой города. Причем, не только пространственной, но и временнóй. Какие ключевые узлы и маршруты вы бы выделили на этой карте? Значимые, эмоционально заряженные, вдохновляющие места города?


Я объяснимо привязан к своему "историческому" району с дивным именем Глухово - те два-три стихотворения, которые мне "точно удались", написаны, что называется, вокруг него. Я люблю наш Черноголовский пруд, в простонародье "ЧП" - как всякий городской водоем, он окружен толпой мрачных полулегендарных историй, но именно рядом с ним я почему-то всегда ощущаю себя легко и спокойно. Мне повезло учиться в невероятной десятой школе, с легкой руки одного популярного портала получившей в интернетах звание "самой красивой в России": 1908 год, русский модерн - но меня всегда больше волновали построенные тогда же поблизости рабочие казармы, вот уже более ста лет называемые здесь "Новыми домами". Сейчас это одно из самых печальных мест во всем городе, но в прошлом году я в тысячный раз проходил мимо и подумал, что это самые красивые здания, которые я когда-либо видел. Такая себе моя маленькая Флоренция.

- Кстати, о литобъединениях. Часто это очень консервативные и даже токсичные институции, особенно в маленьких городах. Повлиял ли местный культурный бэкграунд на формирование вашей поэтики? Или вы скорее развивались вопреки?


- Так кто из поэтов всë-таки повлиял на ваше творчество? Кто служит для вас ориентиром? И кого из современников вы читаете?

- Лет в четырнадцать (когда я еще вовсю ходил в то самое ЛИТО), я впервые наткнулся на стихи Алексея Цветкова, и они именно что поломали мою детскую голову; я потом еще долго пытался подражать ему, это было трудно преодолеть. Цветков очень совпадал с этими котельными, общежитиями, сараями, в которых хранилось невесть что, погнутыми турниками на пустых спортплощадках под дождем. Еще через пять лет я добрался до Бориса Поплавского, который, как мне кажется, во многом определил мое лирическое настроение на годы вперед: если Поплавский - это такая заговорившая античная статуя, стоящая в общедоступном европейском парке, то я, наверное, какая-то типовая советская скульптура без истории, торчащая где-нибудь за остановкой и тоже что-то говорящая несколько раз в год. Самые важные для меня сегодняшние имена - это Владимир Беляев, Екатерина Соколова-Черкасова, Кирилл Корчагин; из старшего поколения - Сергей Круглов и Игорь Булатовский; из патриархов - Михаил Айзенберг. А вообще в последний год много перечитываю Георгия Иванова: никогда его, что называется, по-настоящему не чувствовал, а тут обстоятельства помогли проникнуться.

“лида спасала глуховский комбинат,
но уже не смогла: склад сгорел от китайской ракеты,
над рабочим клубом взметнулся ельцинский флаг.

лида тогда отвела меня показать
новым хозяевам города: в чёрном воротничке
я прочитал им "реквием" и ещё
"сёстры тяжесть и нежность": они полюбили меня
и не определили ни в мойщики, ни в торчки.

что нам осталось: два книжных, один трамвай,
на остановках глотавший лёгкий песок,
ленин молочный, пепельный железняк,
церкви только открытые, но уже на ножах.

в мокрые окна беззвучно стучал каштан,
греческая посуда кралась в шкафу”

- Вы пишете не только стихи. Недавно в издательстве НЛО вышла ваша книга прозы "Lakinsk Project". В чëм для вас отличие поэзии от прозы? Можно ли читать вашу прозу как продолжение стихов или они в корне отличаются?

- Существует некое странное предубеждение, что прозе положено отличаться от поэзии в плане концентрированности, и меня это раздражает; то есть в целом можно сказать, что я использую схожие подходы, когда пишу в строчку и когда пишу в столбик. Действительно, разница между прозой и поэзией для меня состоит главным образом в формате записывания, сложно что-то всерьез к этому добавить. Разве что стихи (в первую очередь регулярные, рифмованные) для меня служат способом сохранения какого-то момента или ощущения: эта обвязка из метра и рифм образует как бы стеклянный шар вокруг того, что произошло. Но вот этот самый "Lakinsk Project" тоже задумывался как большой аквариум для воспоминаний, поэтому все это опять же относительно и зависит просто от настроения, а какого-то решительного отличия между одним и другим как по мне нет.

"Подмосковье воспринимается как некое лиминальное пространство между Москвой и "настоящей" русской провинцией"

- В свое время сформировался некий "подмосковный текст", который можно охарактеризовать как взгляд из Москвы: электрички, леса и дачи. А существует ли сейчас в литературе (в частности, в поэзии) "подмосковный текст", созданный изнутри самого Подмосковья? И если есть, то каковы его приметы?


- Ну и напоследок. Есть какие-то творческие планы или идеи на ближайшее будущее? Новые книги прозы или поэзии? Может, какие-то проекты?

- Вообще я никогда не имел творческих планов, а просто писал когда писалось; сейчас о планах говорить совсем странно (при этом я по-хорошему сочувствую тем, у кого литературные планы есть), ну и в целом я несколько lost for words, как говорят в англосаксонских сериалах. Вроде бы происходящее требует освоения и осмысления, но я, наверное, просто не тяну, а писать про то, что писать невозможно, как напомнил недавно критик Алексей Конаков, не вполне прилично, да мне и не хочется. Впрочем, это и проблемой-то быть перестало. Есть, однако, ненулевая возможность того, что в обозримом будущем друзья издадут мне собранную еще в 21-м году книжку стихов - но это скорее такое сведение счетов с прошлым, конечно; и все же лучше так, чем никак. В последнее время русской литературе предъявляют много претензий, но для меня это по-прежнему единственный способ нефизического выживания, которым я не то что "дорожу" и т.п., а без которого я не я даже наполовину.

Фото: Клавдия Гаричева, pastvu.com.

гаричев литература литературное подмосковье поэзия ногинск богородский округ

---